Однажды я ехал в московском такси с коллегой-еврейкой. Достаточно образованной, и даже умной (насколько вообще могут быть умными женщины).
И все бы ничего, да вот только таксист – по виду, обрусевший татарин, по речи – неумный и необразованный (не в укор татарам, ибо глупость, увы, – понятие интернациональное), – весьма ожидаемо завел разговор, от которого мне всегда становится не по себе. Типа, про «дружбу народов», которой якобы славился «могучий Советский Союз» – напомню, настолько «могучий», что, когда он разваливался в прах, никто не вышел на улицы его защищать.
И дело здесь даже не в том, что никакой «дружбы народов» не может быть по определению, ибо и в пределах одного народа люди могут быть смертельными врагами. А в том, что та советская реальность, в которой жил я (а жил я на периферии – в столице одной из северокавказских республик, искусственно «нарезанных на карте» большевиками), разительно отличалась от тех благостных картинок, которые рисовались в фантазиях не очень вдумчивого таксиста, выросшего в сытой, безмятежной и благополучной Москве.
Но вот чего я никак не ожидал, так это что моя коллега-журналист вдруг окажется не на моей стороне. Раньше я как-то не замечал у нее особой любви к мрачному коммунистическому прошлому. Напротив, она то и дело отзывалась о нем нелицеприятно. А теперь – словно прорвалось.